Форум » Стойло Мирамис » Возвращение "Глупостей" (продолжение) » Ответить
Возвращение "Глупостей" (продолжение)
Мирамис: Памяти Зиновия Ефимовича Гердта с любовью и болью посвящает автор ОТКУДА БЕРУТСЯ ПЕСНИ? Их много. Их приносит тощий мосластый коняга с лицом одновременно печальным и нахальным. Не Пегас. Скорее - Пегий. Просто Пегий. Но крылья у него все-таки есть, и он умудряется слетать в Одессу 20-х годов, порыдать в парижском «Максиме» 30-х, принести на хвосте душещипательную историю из раньшего времени, когда дуэлянты стрелялись из-за прекрасных дам, подслушать о чем говорят братки и нью-рашены, рассказать про амурные приключения модисток и гувернанток, а еще он обожает шляться по заведениям с сомнительной репутацией, как-то: кабаки, таверны, трактиры и дома терпимости и приносит оттуда уж вовсе наприличные куплеты. Он - мой лучший друг. Он диктует мне самые невероятные истории, а я прилежно записываю. Я никогда не знаю, чем окончатся похождения акцизного чиновника или фартового вора Звонаря с Хитровки, я понятия не имею, куда занесет черт медвежатника и игрока Семку Кречета и как завершится роман графини Ланской с Николаем I. Пегий добрый. Он печется о хэппи-энде, но у него не всегда получается, и тогда он ржет грустно и безнадежно. Пегий любит валять дурака. Герои классической литературы в его интерпретации переплюнули все «золотые сочинения». Поэтому история под названием «Подайте Онегина ради» была исполнена на радио «Шансон» в передаче «В нашу гавань заходили корабли» накануне вступительных экзаменов. Туда же он приволок побасенку о хористочке и соблазнителе-адъютанте. А его путешествие на старую Молдаванку и еще несколько забавных штучек пропели и протанцевали в капустнике в Доме ученых. Может быть, он действительно кому-нибудь нужен, кроме меня? Эх, Пегасыч, был бы у меня какой никакой голос и слух, мы бы с тобой тяпнули водички водопроводной, овсянкой закусили, и проржали, прохрипели, просмеялись и пропели бы весь твой репертуар. А так - чем я тебе помогу? Давай, брат, отправим твои хохмы добрым людям, а ну как сгодится к какому-нибудь случаю? Потому как у нас есть и Романсы дурацкие, И напевы кабацкие, А также пародии На родные мелодии, Куплеты фривольные, Анекдоты прикольные Про Эраста Фандорина И про Гришу Печорина, Про артисток, хористочек, Гимназисток, курсисточек, Шантрапу молдаванскую И графиню испанскую, Про раньшее времечко, Беню Крика и Сенечку, Про кадетов с корнетами, Кивера с эполетами, Про жизнь новорусскую И кокотку французскую, Про жиганскую волюшку И про женскую долюшку...
Мирамис: НЕ ХОДИЛ БЫ ТЫ, ДЕД, ПО МИТИНГАМ Истинное происшествие из жизни автора (Подражание А. Галичу) Было время: с супругой Манею Посещали все партсобрания, А теперь вот сидим на лавочке И тетешкаем внучку Клавочку. Вдруг сосед бежит, ажник топает, Одолели, мол, черножопые, Понаехали отовсюдова, Мало племени нам Иудова. Я, как старый работник милиции, На партейную встал позицию. Помолчи, говорю, тля скандальная, У нас линия интернациональная. А сосед в ответ: ты рехнулся, дед! Вашей партии и в помине нет, А Зюгановы да Анпиловы По ней слезы льют крокодиловы. Скоро праздники будут ноябрьские, Приходи на площадь Октябрьскую, Соберутся люди идейные, И партейные, и беспартейные. Ну, приперлись, как было предложено, Митинг начался, как положено, Обосрали Горбатого с Ельциным, А потом Огарева с Герценом. Добрались до Петра Великого, Понавез, мол, с Запада дикого Моды гнусные, нравы чуждые, Нам в России на фиг не нужные. А потом монах бухнул в колокол, И Лукъянов топтался около, Все кричал: мы все православные, Для советских людей - это главное! А поблизости с коммунистами Тусовался Лимонов с фашистами, Все «Майн Кампф» всучить нам пыталися, Но не вышло. Мы отбрехалися. Бей жидов, кричат, с сионистами, И буржуев с капиталистами, Лиц кавказской национальности Истребляй безо всякой жалости! Обругали газеты продажные И начальство самое важное, Президента крыть побоялися: Там ментуры много собралося. А потом чумовая барышня Закричала: «Вперед, товарищи!» А чего вперед? А куды вперед? Без поллитры и не поймет народ. Я такого сраму наслушался, Как дерьма, простите, накушался, Да и Манька, гляжу, чтой-то квелая, Вся скукожилась, невеселая. Вдруг один мудак траспарант принес, Коммунистом де был Иисус Христос, Тут Марея моя расплакалась, Да за мужнину спину спряталась. Сань, а ну их к такой-то матери, На хрена мы время потратили? То ж не митинг, а бунт у Кащенко, Я домой хочу, милый Сашенька. И опять мы сидим на лавочке И тетешкаем внучку Клавочку, А на митинги не хожу давно, Полудурков там и без нас полно.
Мирамис: СТРАШНАЯ МЕСТЬ Ездишь ты, шалава, на «тойоте» И не тормозишь на повороте, А я на трамвае без билета Осенью, зимой, весной и летом. Просто все как дважды два четыре, Я живу в обшарпанной квартире С папой, мамой, дедушкой и братом На одну бюджетную зарплату. Я же не пахан и не налетчик, Слесарюга я водопроводчик, Починяю людям унитазы И тебе чинил, скажи, зараза? Мне по жизни многого не надо, И в гробу видал я ту Канаду, Где ты рвешь кленовые листочки, Где кругом буржуйские примочки. Я тебя любил светло и чисто, Как Зюганов любит коммунистов, Как Явлинский любит демократов, Как Госдума любит депутатов. Ты была девчоночкой хорошей И не продавалася за грОши, А теперь ты стала бизнеследи, И не узнают тебя соседи. Но скажу тебе я честно, Клава, О тебе идет дурная слава, Что с Саддамом, мать его, Хусейном Ты купалась голая в бассейне. С Ясером, паскудой, Арафатом Видели тебя в лучах заката, С Клинтоном плясала ты канканы На столе в нью-йоркском ресторане. Говорят, ты путаешься с мэром, И в Гайд-парке шлялась с Тони Блэром, И тебя застукали с Шираком, С Миттераном, Бушем и Бараком. Говорю тебе авторитетно, Отомщу я страшно и конкретно, И пока ты крутишь с Гейтсом Биллом, Шины пропорю в «тойоте» шилом. А пока ты шляешься в Кувейте, Я погром устрою в туалете, Затоплю к чертям апартаменты, Где ты принимала президента. Вспомнится тебе сантехник Вася, Тот, кому в любви ты поклялася, Но пройду и не замечу гордо Твою бизнесвуменскую морду. Подавись «тойотою» и «фордом» И вали к политикам и лордам, Я не загляну к тебе ни разу, И сиди с разбитым унитазом!
Мирамис: ПРО МАРФУ ПЕТРОВНУ Жила-была Марфа Петровна, Вдовела пятнадцатый год, Томимая страстью любовной, Скучала одна у ворот. Понравился ей писаренок, Курчавый веселый пострел, Годами почти что ребенок, Ее обольстить он сумел. Она ему деньги совала, И стряпала суп и компот, Не знала, ей-богу не знала, Что писарь с другою живет. Соперницу звали Наташкой, Она белошвейкой была, ШелкОвые шила рубашки, А девичью честь не блюла. Соседка, пронюхав про шашни, Решила устроить скандал, Сказала вдове и Наташке, С кем писарь ночами гулял. И Марфа Петровна взбесилась, И стенку пробила башкой, Ругапась, как кучер, божилась Расправиться с подлой швеей. И взявши большой уполовник, Вдовица пробралась к швее, Упал без сознанья любовник, Шарахнутый по голове. Вдовица с швеею дерется, Как кошки визжали оне, Но вдруг увидали: смеется Квартального рожа в окне. Обеих в участок забрали, Потом к мировому судье, А писарь, как после узнали, Сказал этим дурам: «Адье!» Синяк залечивши и шишки, Он крутит с модисткой роман, Она ему дарит манишки, Червончики ложит в карман. А обе ревнивые тетки, Рехнувшись, попали в дурдом, Сидят за железной решеткой, Об стенки колотятся лбом. Послушайте ж, девки-подружки, Коль вам ваша жизнь дорога, Не чистите морды друг дружке, А парню наставьте рога.
Мирамис: ИСПОВЕДЬ ВОЖАКА Я не люблю, когда меня кидают И бабок ни копейки не дают, Когда вернуть долги мне обещают, Но я же вижу, врут, паскуды, врут. Я был такой затюканный апостол, Ботаник и занюханный студент, Когда смотрел кино про «Коза Ностру», Я был задохлик и интеллигент. Меня, как вшивоту, кидал приятель, В конторе шеф пропудрил все мозги, И вот я стал бандюга и каратель И получу с процентами долги. Наеду хоть на брата на родного, Наеду, даже глазом не моргну, Меня теперь встречают как крутого, Скажу, пришью - и я не обману. Я езжу на «джипоне» серебристом, И пусть меня боятся фраера, Братки зовут почтительно Артистом, И кланяются в пояс мусора. Не трогаю я пенсов и старушек И не трясу врачей-учителей, Детдомовцам лекарства и игрушек Я не жалел и ты не пожалей. Я все свои проблемы сам решаю, Мой бизнес мне дает большой доход, Мы вместе с друганами-корешами Решаем, кому жить, а кто помрет. Я очень на люблю политиканов, Меня тошнит от беспардонной лжи, Я их давлю ногтем, как тараканов, Попробуй хоть копейку задержи. Свободен я, и кто меня осудит? Мочу буржуев, мать их перемать, Меня страна родная не забудет, Когда придет черед мой подыхать. Мне сицилиец Вито Корлеоне Пример по жизни верный подает, Большой авторитет и вор в законе Указывает жизненный маршрут. Учись, мой сын, жить по законам стаи, Где чужакам нещадно глотки рвут, Пока другие волки подрастают, Грызи, сынок, не то тебя сожрут. Пройдут года, и ты заматереешь И станешь, как отец твой, вожаком, И ты тогда успеешь и сумеешь Беречь семью и защищать свой дом. Спи, сынка, пусть тебе приснится белый, Плывущий в синем море пароход, А мне пора. Пора идти на дело, Меня работа каждый вечер ждет...
Мирамис: ПИЛИГРИМ Подражание Булату Окуджаве (Мотив похож на «Заезжего музыканта») С тобою хоть в Сибирь, А без тебя хоть в воду, Ведет нас поводырь, Не ведающий броду. Тот поводырь - судьба, Рок, случай, совпаденье, Бессмысленна борьба Со светопреставленьем. Я нищий пилигрим, Бредущий по пустыне, Паяц и арлекин В житейской паутине. Нелепый грустный бард В эпоху безвременья, Попавший в плен солдат, Не ищущий спасенья. Я жалкий менестрель, Орфей в аду поющий, Русоголовый Лель, Над пропастью бегущий. Над пропастью во ржи Детей ловить уставший, Живущий не по лжи, Но правды не сказавший. Я вечный фигурант В какой-то пошлой пьесе, Смешной комедиант, Влюбившийся в принцессу. Я странный человек, Родиться опоздавший, Мне черен белый снег И дорог день вчерашний. Я пред тобой, мой друг, Как отрок пред причастьем, Коснуться б милых рук И умереть от счастья...
Мирамис: ПРО НАШУ ГАВАНЬ Мы в Гавань приглашаем всех друзей, Кто с нами в море-океаны плавал, Кто ждет прихода наших кораблей, ой-ли! И пьет за Эдуарда-адмирала. Эй, Жора, подержи мой макинтош, Пока танцую танго с крошкой Нэлли, Не страшен Джона Грея острый нож, ой-ли! Перепетуя ждет его в отеле. Обитый кожей катит шарабан, Хохочет в нем девчонка-шарлатанка. Джанэй и ейный папа-капитан, ой-ли! Дуэтом спели песню про Таганку. Маруся, что травилась много раз, Фокстрот танцует с Васей Шмаровозом, Матроскин, полосатый, как матрас, ой-ли! Для Филиной принес букет мимозы. Надрался граф Родриго, как свинья, Графиня помирилася с Петровой, Плясали в белых туфлях ты да я, ой-ли! И Чебурашка с Колькой Снегиревым. А парень в кепке с зубом золотым И девушка с глазами дикой серны В обнимочку под деревом большим, ой-ли! Сидели возле нашенской таверны. Вот Мурка с чемоданчиком идет, Она его попятила у тещи, Смеялись дядя Федор, пес и кот, ой-ли! И урки из блатной Марьиной рощи. Герасим и веселая МумА Завод кирпичный вместе охраняли, Где трудится Герасима кума, ой-ли! Красавица с оленьими глазами. Резвилася старуха Шапокляк, И бублики Лариска продавала, Подшкипер Джим, молоденький моряк, ой-ли! Наелся и напился до отвала. Шпион нас звал в далекую Марсель И пуговкой коричневой хвалился, Бадал ему сказал: «Вали отсель!», ой-ли! И тот шпион пошел и застрелился. Наяривал Петров про пароход, Про грымзу-англичанку в юбке серой, И хором пел весь гаванский народ, ой-ли! А громче всех Успенский пели с Лерой. Гуляет наша гавань много лет, Счастливого вам плаванья, ребята! На свете передачи лучше нет, ой-ли! До встречи, капитаны и пираты!
Мирамис: ДАМА ИЗ ОБЩЕСТВА (Мотив «Белые туфельки) Песню печальную, песню прощальную Пел в кабаре ночном комедиант, И освещала люстра хрустальная Платье вечернее, шелковый бант. Хмурила бровки жена офицерская, Губки кусала, перчатки рвала, В сердце закралось желание дерзкое, И за кулисы графиня пришла. Сунула молча конвертик надушенный, Бисерный почерк в записочке той, И лепесток алой розы засушенной, И фотокарточки кант золотой. Дама из общества, нервная, томная, С комедиантом всю ночь провела, Ласки пьянящие, речи нескромные, Счастье хмельное с собой принесла. Утро забрезжило хмурое, сонное, Комедиант на заре задремал, Ночь улетела, восторгами полная, Дождик унылый в окно застучал. Дама исчезла, как будто растаяла, Дама из общества едет домой, Только записку в две строчки оставила: «Благодарю Вас, мой нежный герой...» Катятся слезы на женскую карточку, Розы увядшей грустит лепесток, О полуночной красавице бабочке Напоминает измятый листок. Вот и закончилась сказка чудесная, Холод на сердце, как снег в декабре, Снова поет он печальные песенки Праздным гулякам в ночном кабаре. Дама забыла артиста безвестного, Как забывают минутный каприз, И прочитала в газете воскресной: «Умер Пьеро в кабаре «Парадиз». Он был загублен кокеткой бездушною, Бедный, смешной, он ее обожал. В нищей каморке ноченькой душною В сердце вонзил себе острый кинжал». Дама вздохнула: «Жаль бедного мальчика, Впрочем, он сам, дурачок, виноват», Кольца нанизав на тонкие пальчики, Дама поехала на маскарад...
Мирамис: СТРАСТИ ПО ПЕТРОВУ Смотрю я на механика Петрова, И кажется, что от любви помру, А с ним под ручку толстая корова, Не верите? Ей-богу же не вру. Петров длиннющий, словно столб фонарный, Горит в глазах небесная лазурь, Весь из себя мужчина он шикарный, Вот только выбить из башки бы дурь. Он путался надысь с брюнеткой Надей, Чертежницей из нашего КБ, Оставь ты эту Надю бога ради, У ней же муж полковник КГБ. Зачем ты клеишь рыженькую Шуру? Ни рожи и ни кожи нет у ней, К тому же эта Шура просто дура, И брат у Шуры муровский старлей. А эта толстозадая Марея Служила в вендиспАнсере сестрой, У ней весь разговор про гонорею, Ну, может быть, еще про геморрой. Гляди, Петров, на честных коммунистов, У нас в ячейке сексу вовсе нет, А ты, видать, подался в уклонисты, Смотри, Петров, положишь партбилет! Ну, коли так, прости-прощай, проклятый, Тебя я, паразита, проучу: Тринадцатую хрен тебе зарплату, Путевку тоже хрен. Я не шучу! Пойду займусь обчественной работой, Партком, местком, профком и бригадмил, И в праздники, и в будни, и в субботу, Работать буду из последних сил. Смотрю я на механика Петрова, Кобель и безыдейное бревно! Накажет его партия сурово, А мне плевать! Теперь мне все равно!
Мирамис: РАССКАЗ СТАРЫХ БОЛЬШЕВИКОВ Звалася она Антонина, Служила прислугой простой, Хозяйка ж ее, балерина, Была вертихвосткой пустой. К ней ездили светские франты, К ней шлялося офицерье, Все щеголи, все в аксельбантах, И все обожали ее. Но вот как-то раз Антонина Некстати зашла в будуар, И видит, ворует картину Продувшийся в карты гусар. «Положьте картину на место!» - Она закричала ему, Ее же, бедняжку, заместо Гусара швырнули в тюрьму. В тюрьме она год просидела, С ней в камере тетка была, К борьбе за народное дело Она Антонину звала. Та тетка была большевичкой, Марксисткой до мозга костей, Звала Антонину сестричкой И лекции шпарила ей. И вот Антонина выходит На волю, а сердце горит, Гусара-ворюгу находит И стрельнуть его норовит. Гусар же сказал: «Антонина! Хоть я пред тобой виноват, Но все ж таки я не скотина, А друг твой, товарищ и брат. Для кассы партейной старался Посильную лепту внести, Но так по-дурацки попался, Прости, дорогая, прости!» И вот Антонина с гусаром Создали подпольный партком, Гусар после стал комиссаром, И Тонькиным мужем притом. В почете живут и фаворе, Возглавивши Главрепертком, А ту балерину с позором Уволил товарищ нарком. Жилося ей плохо и туго, И всем на нее наплевать, А бывшая Тоня-прислуга Страною пошла управлять. Теперь же сидят вспоминают, Как молоды были они, И Бунина вместе читают Про те «Окаянные дни»...
Мирамис: СТАРАЯ, СТАРАЯ СКАЗКА Тик-так, тикают часы, Кот мурлычет песенку в усы, Тик-так, ходики спешат, А в подвале мыши мельтешат. Трень-брень, будет новый день, Расцветет махровая сирень, Ах, ох, слышен чей-то вздох, Напевает тихо скоморох. Вот-вот близится рассвет, Я открою вам один секрет, На печи сидит у нас сверчок, Говорящий мудрый старичок. Скрип-скрип старых половиц, Сновиденья сладкие девиц, Маменька не ведает о том, Что амур летает под окном. Ай люли, в подпол забрели, Хоровод неслышный завели Домовой и десять домовят С домовихой пляшут и шалят. Вей-вей, ветер-ветерок, Женихов пошли нам на порог, Чтобы мать не плакала всю ночь, Срочно надо выдать замуж дочь. Сейчас - уж который раз - Грезится сиянье милых глаз, Как невыносимо быть вдовой, Да еще не старой - молодой. Ну что ж, те, кого тут ждут, Для кого наряды берегут, К барышне и матушке придут И к венцу обеих поведут. Кот-воркот, бархатный живот, Скоро в новом доме заживет, Старый дом останется пустой, Переедет даже домовой. Вот и все. Песенке конец, Сброшен вдовий траурный чепец, Кто счастливей - дочка или мать, Затрудняюсь вам сказать...
Мирамис: СОН Ночь тиха - не бывает тише. Ночь нежна - не бывает нежней. Светлячками взлетают все выше От костра мириады огней. Где ж вы, кони, буланые, чалые? Где ты мчишься, рысак вороной? Где же песнь ямщика разудалая Над шальною моей головой? Ах, как кровь взыграла цыганская! Пела в «Яре» прабабка моя. Золотое искрилось шампанское, И мониста плясали, звеня. Царь-девицей и синей птицей Окодован был юный гусар, Опалили его огневицей Очи, полные дивных чар. И умчал он плясунью на тройке, Белокурый красавец корнет, Бубенцы заливались бойко, И алел, занимаясь, рассвет. Все изчело, ушло, испарилось В суете бестолковой дня. Просто вдруг сегодня приснилось Все, что прожито до меня...
Мирамис: АРЛЕКИН И КОЛОМБИНА Облачившись в наряд Коломбины, Едет знатная дама на бал, И галантный жуир Арлекино Речь такую кокетке сказал: Вы прекрасны, как чайная роза, Солнца луч и рассвет золотой, Серенады пел и ариозо Арлекин, потерявший покой. И звенел его голос прекрасный, И дрожала слеза на глазах, Обожал незнакомку он страстно И готов был носить на руках. Расточал он безумные ласки, Нежно пальчики ей целовал, О сними же, прелестница, маску, Арлекино ее умолял. Миг - и сброшена алая маска, Арлекин, пораженный, стоит, Видит тускло-бесцветные глазки И увядшие краски ланит. Ах, простите, пора, убегаю! Ждут отечество, служба, долги... Мы увидимся вновь, дорогая... Ах, не лги, Арлекино, не лги! Он умчался, смеясь и танцуя, Коломбина осталась одна, И, средь шумного бала тоскуя, Коломбина грустит у окна. Видит, ветреник в парке порхает Возле клетчатого домино, Коломбина беззвучно рыдает, Побелевшая, как полотно. На заре подкатила карета, Коломбину умчавшая прочь. Боже мой, неужели же это Генерал-губернатора дочь? Он богатый и знатный сановник, Он любимец царя, говорят. Арлекин, обнищавший чиновник, Проклинал пышный бал-маскарад. Во дворце мирно спит Коломбина, Город сонный спокоен и тих, Позабудет она Арлекина, К ней приедет богатый жених. А в холодной убогой каморке Рвет и мечет бедняк Арлекин, Обманулся так страшно, так горько И навеки остался один.
Мирамис: В ЦИРКЕ ШАПИТО Это было давнею порою В старом цирке - цирке шапито, Повстречался с пони молодою Старый конь в поношенном пальто. Пони, белоснежная красотка, На головке шелковый султан, У нее игривая походка, Круп широкий и роскошный стан. И промолвил грустно пегий мерин: Старый конь не портит борозды, Я тебе до гроба буду верен. Но раздался смех его звезды. Ты облезлый, словно драный веник, Что за блажь нашла на дурака? Ни овса, ни стойла и ни денег Нет у пожилого рысака. Я люблю грасавца вороного, Гордого лихого жеребца, Он живет у князя молодого, Славного улана-молодца. А его хозяин именитый В золоте купается, как Крез, И мою наездницу Аниту Называет он принцессой грез. И заржал печально старый мерин Над своею горькою судьбой, Мудрый и седой, он был уверен, Что обманет пони вороной. Князь недолго тешился с циркачкой, Ждал его Париж, «Фоли-Бержер», Пыль дорог и бешеная и скачка, Шик и блеск изысканных манер. Ни к чему султаны и плюмажи, Цирк сгорел, и клоуны бегут, И красотку пони на продажу Под уздцы наездники ведут. Стала она бедною игрушкой Скверного мальчишки-барчука, Получает пони колотушки И пинки от горе-ездока. Вспоминает, глупая, в конюшне Рысака в поношенном пальто, И живется грустно ей и скушно Без любви и цирка шапито.
Мирамис: МАМЗЕЛЬ ЛЮЛЮ (Мотив «Я вам скажу один секрет») Мамзель Люлю, я вас люблю, Не уступлю и королю. Ах, боже мой! Оставьте, Жан, Не потешайте парижан. Ах, что за вдор, ах, что за чушь, Смеятся будет «Мулен Руж», Хохочет весь «Фоли Бержер», Вы неуклюжий кавалер! Мамзель Люлю, я вас молю, Я из-за вас ночей не сплю. Вас приглашаю на канкан, Нет, право, вы несносны, Жан! Давно известен вам ответ, Я вам сто раз сказала «нет»! Люблю я блеск и мишуру, А с вами от тоски умру. Мамзель Люлю, я вам куплю Брильянты, как у Ла Гулю. Куплю вам дом и экипаж, Я ваш навеки верный паж! Ах, милый Жан, ах, мой чудак, Давно бы так, давно бы так! Идите, милый друг, ко мне, Договоримся о цене. Мамзель Мими, мамзель Нана, Вам всем заплатит Жан сполна. Звенит монетами карман Для вас, мамзель, для вас, мадам! Спеши в «Мулен де ля Галетт», Прекрасней в мире места нет. Добро пожаловать! Антре! Вас ждут красотки кабаре!
Мирамис: ДОМ, ГДЕ РАЗБИВАЮТСЯ СЕРДЦА Приходите, приходите, приходите, В дом веселый, где танцуют и поют. Посетите, посетите, посетите, Дом, где женщины любовь вам продают. Каждый вечер, каждый вечер, каждый вечер Здесь светлым-светло от красных фонарей, И несется вам навстречу, вам навстречу Запах страсти и надушенных кудрей. Запах пудры, запах мыла и парфюма, Аромат порока, терпкий и густой, Неглиже и карнавальные костюмы, Гость женатый на сегодня холостой. Здесь японки, здесь креолки и мулатки, Здесь блондинки и брюнетки - выбирай! Бланманже, рахат-лукум и шоколадки, Эй, тапер, давай наяривай, играй! Польки, вальсы и чарльстон, фокстрот и танго, И канкан - юбчонки выше головы, Аполлоны пляшут и орангутанги, Не боясь ни осужденья, ни молвы. Здесь бывают проходимцы и банкиры, Шулера, бандиты, воры, господа, Офицеры и киношные кумиры Едут вечером отсюда и сюда. Франки, доллары, и марки, и червонцы, Мятый рубль, хрустящий новенький банкнот, Англичане, немцы, турки и японцы, Финансист, политик, гангстер и банкрот. Покупайте, покупайте, покупайте, За бесценок покупайте красоту, Не стесняйтесь, выбирайте, выбирайте, Хочешь эту или эту, или ту. Ночь за ночью, день за днем и год за годом Есть всегда на вкус любой живой товар, И калекам, и кретинам и уродам - Пеньюар, и будуар, и «Ша нуар». Приходите, приходите, приходите В дом, где вечно разбиваются сердца, Берегите, берегите, берегите Дочерей от похотливого самца...
Мирамис: ПРОЩАЙ, МОЯ МАРИНА! (Мотив «Стою я раз на стреме») Я был тогда шпаною, Носил я брюки-клеш, Всегда имел с собою Кастет и острый нож. А ты была девицей, Невинной, как дитя, Ну как тут не влюбиться? Влюбился, не шутя. Я помню косы черные, Румянец не щеках И челку непокорную, И ландыши в руках. Я бегал на свидания, Под окнами бродил, Грустил при расставании, Не спал, не ел, не пил. Но как-то раз в малине Сказали кореша, Что ты, моя Марина, Влюбилась в легаша. Служил он на Петровке Поганым мусорам, Когда сидел в ментовке, Его я видел сам. Тебя я не обидел, А мусора убил, Его я ненавидел, И как-то подстрелил. Ну, в общем, за мокруху Впаяли десять лет, Рыдала мать-старуха, Ховая пистолет. Когда ж я возвернулся В родимые места, С тобою я столкнулся, Но ты была не та. Погасли очи черные, От кос пропал и след, Где челка непокорная, Где дней далеких свет? Твой муж бухгалтер скучный, Детишек мал-мала, Ты стала бабой тучной, Но все же мне мила. Прощай, моя Марина, Прощай и не грусти, Я знаю, я скотина, За все меня прости.
Мирамис: ПЕСЕНКА ЗАСТЕКОЛЬЩИКА Ой, пустите «За стекло», «За стекло», Там и сытно, и тепло, и тепло, Там все девки нагишом - вас из дас? Перед камерой сидят напоказ. Как бы в «Окна» мне попасть, мне попасть? Оттянуться я хочу - прямо страсть! Матюкайся сколько хошь, сколько хошь, Жаль, ведущего не трожь, эх, не трожь. Где же ты «Моя семья», ох, «Семья», Сорок девок один я, один я, Всю помойку выливай через край, Ну, не жизнь, а чистый рай. Ну а «Принцип домино», «Домино», Наше новое кино, да, кино, Две нахалки - чистый срам, чистый срам - Брешут мне, и брешут вам, дуракам. На ток-шоу я хочу, я хочу, Брякнул давеча врачу - зачем врачу?! Он послал меня в дурдом прямиком, Там вообще сплошной Содом. Ходят злющие врачи, ой, врачи! Хоть кричи, хоть не кричи, а молчи, Санитары морду бьют, морду бьют, Телевизор не дают, не дают. Продержали цельный год, цельный год, Я ж не полный идиот, так-то вот! Говорю, что стал здоров, стал здоров, Обманул я докторов, докторов. Только вышел - дело швах, дело швах, Телевизор я об стенку - шарах! Черт понес меня в кино все равно, Но и там одно говно. Вот достали как могли, как могли, До психушки довели, довели, Я теперь учу псалтырь, ей-ей, псалтырь, Собираюсь в монастырь, в монастырь...
Мирамис: НАСТРОЕНИЕ Пантомима! Пантомима! Слез не видно из-под грима, Слез безмолвного паяца, Потешающего знать. Будут смокинги смеяться, Над бедою забавляться, Будут рубища рыдать. Время камни собирать... Хиросима! Хиросима! День и ночь несутся мимо. Взрыв измученной души. Кто-то плачет, кто-то воет, Кто-то яму другу роет, Вор считает барыши, Нищий бьется за гроши - Впрочем, оба хороши. Папарации! Папарацци! На беду чужую мчатся, Чтобы грязным сапогом Растоптать и кров, и дом. Да и сам я не безгрешен. Соучаствовал. Замешен. В пересудах, грязных склоках. Только все - до срока... И бредут неутомимо В путь далекий пилигримы. Что-то будет впереди? Не убий. Не укради. Ближнему не навреди. Жить без совести паскудно, А по заповедям трудно - Что-то среднее найди. Отыскать бы Алладина С лампой, где томятся джинны, Повелители чудес. На свободе пляшет бес И вершит свои делишки, А наивные людишки Раскрывают глупо рот - Вдруг и нам перепадет? Потому невыносима Боль своя, как Хиросима, А чужая боль - не боль, Можно в раны сыпать соль. Коль действительность убога, Что же сетовать на Бога? У него заботы много, И глядит он строго...
Мирамис: ПРОЩАЙТЕ, ГРАФ Граф, я знаю, нам больше не встретиться, Не ходить на прогулки вдвоем, Не для нас свет двурогого месяца, Не для нас тихий сад, теплый дом. Вы вернетесь на Родину снежную, Я останусь в Париже стареть, Как дитя, дорожите надеждою На родимой земле умереть. Ну а я пою песни кабацкие, Ресторанный цыганский разлив, Господа офицеры и штатские Здесь грустят под знакомый мотив. Нувориши заходят французские Посмотреть на княжну Натали И послушать, как женщины русские Поют песни далекой земли. И гитара застонет так жалобно, Нервно скрипка поведает им, Как нелепо, как глупо, как пагубно Веселиться под небом чужим. Быть паяцем, фигляром и клоуном, Забавляя парижскую знать, Как нам горько, обидно и холодно Каждый вечер для сытых плясать. Унесли мы навеки с собою На ботинках пыль наших дорог, Беглецам, эмигрантам, изгоям Не поможет ни черт и ни бог. Мы навеки с бедою повенчаны, Обручил нас побег в никуда, Я не ангел - я слабая женщина, Но о вас буду помнить всегда. В мире лучшем, где нету страдания, Где царит вечный свет и любовь, Обещаю придти на свидание, И тогда мы увидимся вновь. Позабудем скитанья безумные, И душа в небеса отлетит, Мы помчимся дорогами лунными, И Всевышний за все нас простит...
Мирамис: СТАРЫЙ ВАЛЬС Помню бокалы хрустальные, Платьице белое бальное, Ушки опалово-нежные, Счастье мое безнадежное... Кружится, кружится, кружится, Только мельком удосужится Глянуть на мальчика робкого, Юного, чистого, кроткого. Мальчик в мундирчике пажеском За экипажем за княжеским Грустно глядит и печалится, Дивная сказка кончается. Доллинька - дама замужняя Ночью умчалася вьюжною, Глазки - агаты огромные, Взоры лукаво-нескромные. Как тяжелы расставания, Как невозможны признания, Вальс, реверанс и прощание, Долли, мон анж, до свидания. Пажик с кудрявой головушкой Слушает в парке соловушку, Чудится пажику, чудится, Что все мечты его сбудутся. Дарья Даниловна, помните?... Полноте, Сашенька, полноте, Мы тогда были детишками, Жизнь перепутали с книжками. Дарья Даниловна, милая, Что ж вы сидите унылая? Ах, мне взгустнулось и вспомнилось Счастье, которое кончилось. Адмиралтейство и Аничков, И Тизенгаузен Ванечка, Мы танцевали с ним полечку, Не уставая нисколечко. Вспомнился муж и венчание, Первое наше свидание, Кони рысистые, шалые, Песнь ямщика запоздалая. Вот довелось нам на старости Вспомнить и юность, и шалости, Странно, я знала заранее: Сашеньку встречу в Германии. Лондон, Париж и Венеция, Может, когда-нибудь встретимся, Если ж навеки расстанемся, Все же друзьями останемся. Доллинька, Дарья Даниловна, Друга целует старинного, И, опираясь на палочку, Грузно садится на лавочку. Кружатся, кружатся, кружатся Желтые листья над лужицей, Киндеры бегают с боннами Под облетевшими кленами...
полная версия страницы